Меня жутко коробит, когда стихотворение начинают рассматривать с точки зрения здравого смысла. Это ничто иное, как профанация. Поэт по определению параноик и истероид, и он не обязан писать, как правильно жить. Мне совершенно не понятно, почему эта простая истина не доступна такому количеству далеко не скудных умов. Впрочем, поэты-пропагандисты вроде коммуняк - условное исключение. Фанатизм, знаете ли, - тоже проявление паранойи. Более того, это квазипоэзия. Признаюсь честно, являюсь ярым сторонником греко-римского восприятия искусства, то бишь, искусства ради искусства, безо всякий социальных функций и прочих приблуд. Посему считаю, что соль поэтического искусства - словесный импрессионизм, замороженная эмоция, где главное даже не то, что сказано, а КАК это сказано.
В свете этого "как" любой перевод поэзии хромает на обе ноги, проза в этом плане хромает только на одну ногу, не важно, буквальный то перевод, вольный или смешанный. Лично я, знакомый с отрывками из Милтона в оригинале, перевод читать не смог. В оригинале нет лишних слов, каждая фраза четкая, лаконичная, меткая. как удар бича. Перевод передает весь смысл сказанного, но интенция совершенно другая.
Фонетику, столь важную в этом виде словесного искусства, думаю, можно оставить без комментариев. По-моему, "Ворон" По тому - яркий пример. Ну ни одно слово, подходящее по рифме и смыслу, не заменит nevermore, столь похожее на карканье.
Признаюсь честно, французский язык не знаю, и жутко не люблю. И все же мне интересно, насколько оригинал отличается от перевода "Непоправимого" Бодлера. Я не встречал стихотворения более сильного по сочетанию семантики и звучания. Уверен, что ни один правильный чтец не сможет прочесть его, не задыхаясь. Оно просто дышит исступлением, подобно агонии, циклотимия, застывшая в словах.
Как усыпить в груди былого угрызенья?
Они копошатся, и вьются, и ползут, -
Так черви точат труп, не зная сожаленья,
Так гусеницы дуб грызут!
Как усыпить в груди былого угрызенья?
Где утопить врага: в вине, в любовном зелье,
Исконного врага больной души моей?
Душой развратною он погружен в похмелье,
Неутомим, как муравей.
Где утопить его: в вине, в любовном зелье? -
Скажи погибшему, волшебница и фея,
Скажи тому, кто пал, изнывши от скорбей,
Кто в грудах раненых отходит, цепенея,
Уже растоптанный копытами коней,
Скажи погибшему, волшебница и фея!
Скажи тому, чей труп почуял волк голодный
И ворон сторожит в безлюдии ночном,
Кто, как солдат, упал с надеждою бесплодной
Заснуть под собственным крестом:
Скажи тому, чей труп почуял волк голодный!
Как озарить лучом небесный мрак бездонный?
Когда пронижет ночь лучистая стрела?
Ни звезд, ни трепета зарницы похоронной;
Покровы тьмы - смола!
Как озарить лучом небесный мрак бездонный?
Надежда бледная в окне едва мигала,
И вдруг угасло все, угасло навсегда,
Бездомных путников дорога истерзала,
Луна померкла без следа!
Все Дьявол угасил, что там в окне мигало!
Скажи, любила ль ты, волшебное созданье,
Погибших насегда? Скажи, видала ль ты
Непоправимого бесплодные страданья,
Тоской изрытые черты?
Скажи, любила ль ты, волшебное созданье?
Непоправимое мне сердце рвет и гложет
Зубами острыми и, как термитов рой -
Забытый мавзолей, безжалостно тревожит
Дух обветшалый мой!..
Непоправимое мне сердце рвет и гложет!
На дне банальных сцен я наблюдал не раз,
Когда оркестра гром вдруг вспыхнет, пламенея,
Как зажигала вмиг зари волшебной газ
На адских небесах сияющая фея;
На дне банальных сцен я наблюдал не раз,
Как призрак, сотканный из золота и газа,
На землю низвергал гиганта-Сатану;
И ты, душа моя, не знавшая экстаза, -
Лишь сцена пошлая, где ждут мечту одну,
Лишь призрак, сотканный из золота и газа.
Перевод (с) Эллис